к истокам… его теперешние наброски похожи на рисунки ребенка, а детские, будто бы выполнены старым мастером. Гигантскими шагами догоняя свое прошлое, прежде всего осознание, деревни… которые он видел в своих снах, Генин обрел усердие иконописцев, их свежие тона, нежный розовый и зеленый фисташковый, и их умение воспроизводить не натуру, а то в ней, что говорит сердцу и духу…. Позиция Генина — это вера в себя, в жизнь, в свою звезду. Он отдается на волю вдохновения, которое иногда, видимо, должно удивлять и его самого, и он старается никогда не лгать. У него нет и следа беспокойства, усилий, исканий. Его искусство — это признание, лишенное искусственности, восторженная и всепобеждающая молитва, искрящееся и как бы непроизвольное очарование»

Известный искусствовед Андре Сальмон также высоко оценил творчество Генина:

«Генин ни во что не ставит установленные правила. Генин — это непризнанный талант. Галерея Бонжан проявила дальновидность, выставив его произведения в условиях кризиса. Она показала тем самым и ум, и смелость. Очень быстрый успех художника послужил ей наградой. <…> В 1907 году он появился среди нас, в международном и красочном окружении „Улья“, в Вожирар. тем не менее, ему были посвящены только небольшие отголоски, поскольку этот маленький русский еврей, которого мало заботила светскость, возил свои полотна в тележке к независимым. <…> Генин выставил написанные маслом картины и гуаши. Их называли небрежными, будь то критика или похвала. Они же, совсем напротив, демонстрируют четкое знание и понимание рисунка, что подтверждается некоторыми исследованиями. Но его композиции — это еще и грезы. Его не пугает банальность „сюжета“. Как и другие еврейско-русские художники: Шагал, Сутин, Кремень, он вышел из славянского фольклора, но прошедшего через Яву — не будем забывать об этом. В свойственной ему пластике, в обращении с цветом, он нашел секрет, как, имея склонность к грезам, отделить себя от того, кем он был. Генин рисует своего рода Песнь Песней, равную по наслаждению, но… после выдворения в Смоленское гетто. Можно было бы писать об этом художнике, упоминая только о чистом искусстве, а это бывает редко».

Между большевизмом и фашизмом

В 30х годах «серый занавес» темнеет. После затянувшихся «сумерек свободы» наступает закат, и мировоззрение Роберта начинает меняться. Он всерьез задумывается о предназначении своего искусства. Он все больше и больше представляет себе художника, как движущую силу в строительстве нового мира. В его воображении революционная Россия — вот идеал солидарности и творческого сотрудничества людей. В своем доме под Парижем он разрисовывает стены и потолок, называя его «советским небом».

Бурные события политической жизни в Европе и предчувствие надвигающейся катастрофы не могли оставить равнодушными его чувствительную душу. Коричневая реальность Германии, душная атмосфера доносов и страхов вызывают у него ностальгические воспоминания по утраченному миру местечек, где жизнь была патриархальной, глубоко человечной и трогательно наивной. Такова в его представлении советская Россия, где нет антисемитизма, а художники счастливо работают в дружном коллективе.

Что бы ни писали критики, но художник выражает себя только на своих картинах. В 1930 году Роберт Генин пишет, так называемый, «Автопортрет с церковью». Хотят видеть его русским? Пусть так. Но на этом автопортрете церковь едва просматривается. Да и церковь ли это? Это апофеоз экспрессионизма, явно болезненный и ностальгический. Тело изранено точками краски, похожими на пули или язвы… Полные ужаса пустые глаза, а в голове домик, из окон которого рвется пламя, и над всем этим нагромождением пылает большой пожар. То ли это воспоминания о родительском доме, то ли видения костров из книг на улицах городов, то ли предчувствие пожара Рейхстага….

Автопортрет с церковью. 1930

Это случится уже через три года. Нацисты придут к власти и начнется большой Пожар. А в 1937-ем откроется «Выставка дегенеративного искусства», так нацисты называли художников импрессионистов, модернистов, авангардистов и дизайнеров Баухауса. Для неебыли отобраны 650 произведений из 32х музеев Гнрмании. Среди «дегенератов» Генин и его друзья: Василий Кандинский, Пауль Клее, Франц Марк, Карл Хофер, Марк Шагал и другие. Сюда же попали Ван Гог, Ренуар, Гоген. Сюда же попал и Пикассо, который оправдывался словами:

«Мир сегодня не имеет смысла, так почему же я должен писать картины, в которых смысл есть?

Живопись — занятие для слепцов. Художник рисует не то, что видит, а то, что чувствует»

А у не состоявшегося художника и демагога Гитлера было свое объяснение:

«…понимание — слишком слабая платформа для народа. Единственно стабильная эмоция, — это ненависть».

При жизни Роберт Генин легкомысленно относился к своим работам. Некоторые из них он уничтожил своими руками, а многие были потеряны во время Второй мировой войны. В нацистскую эпоху в Германии некоторые из его работ были вывезены из музеев вместе с, так называемыми, «дегенеративными», а другие, принадлежавшие еврейским коллекционерам, были конфискованы нацистами. Знак равенства ставился между «дегенеративным искусством» и «еврейско — большевистской» культурой. Чтобы оправдать антисемитизм, нацистам необходимо было создать образ врага, хотя не многие были евреями и коммунистами.

У арт-дилеров существовал и «шкурный» интерес. Они скупали за бесценок произведения, принадлежащие немецким евреям, или изъятых из немецких музеев в ходе их «очищения». Эти произведения продолжают всплывать на арт рынках и в наши дни.

Еврейская община города перестала существовать. К 1933 г. в Мюнхене проживало 10 700 евреев. В результате массовых депортаций и эмиграции к концу 1942 г. в городе осталось 645 евреев, в 1944 г. -9. В начале мая 1945 г., когда американские войска уже находились в городе, организация «Красного Креста» насчитала 84 еврея. Об этом пишет Леонид Минингер в своей работе «Имена известных евреев в названиях мюнхенских улиц»

В Европе Роберт Генин выставлялся во многих галереях, по некоторым данным около ста выставок.

О печальной судьбе некоторых галерей и их владельцев стоит рассказать.

Галерея Таннхаузера, которая первой выставила ранние работы Роберта Генина, была одной из красивейших старинных галерей Мюнхена. Генрих Таннхаузер открыл ее в 1906 году. После его смерти галерея перешла к его сыну Джастину. Джастин основал филиал в Берлине в 1927 году. Однако в 1930-х годах нацистское правительство наложило санкции на коммерческую деятельность всех галерей Таннхаузера. Нацисты были категорически против искусства авангарда, которое они называли «вырожденным искусством». После смерти Генриха Таннхаузера в 1935 году и официального закрытия галереи в 1937 году, Thannhauser и его семья уехали в Париж. В 1940 году они переехали в Нью-Йорк, где Джастин вместе со своей второй женой, Хильдой, зарекомендовали себя как арт-дилеры. Поддержка Таннхаузерами таких художников, как Кандинский, Франц Марк и Пауль Клее, соответствовали видению основателя музея Соломона Р. Гуггенхайма, и в конечном итоге 70 картин модернистов из их коллекции Таннхаузеров перешли в музей Гугенхайма